Прошедшие десятилетия, богатые противоречиями и тяжелыми испытаниями, еще сильнее высветили масштабы этой исторической личности. Отыскивая сейчас духовную опору, мы вспоминаем таких сынов России, как Георгий Жуков и Михаил Лаврентьев.
Неслучайно, что в нынешних непростых обстоятельствах россияне обращаются к моментам нашего исторического торжества, – таким, как Великая Победа, первый спутник, первый полет человека в космос. В этом ряду достойное место, бесспорно, занимает эпопея создания в «глухой Сибири», в центре Евразии грандиозного научно-образовательного центра поистине планетарного масштаба.
Историки до настоящего времени в большом долгу перед ветеранами Сибирского отделения Академии наук. Трудно поверить, но до сих пор нет ни одной обобщающей исторической монографии по истории Сибирского отделения Академии наук, ННЦ, Академгородка, а также историко-научной биографии Лаврентьева.
Скажем, весьма содержательны книги талантливых историков Евгения Артемова и Евгения Водичева, однако они посвящены более широкому кругу вопросов, где интересующая нас тема является только одним из аспектов.
Размышляя об истории Сибирского отделения, о личности его создателя, нельзя не отметить, что в образе этого исторического деятеля, несмотря на его всемирную известность и внешнюю очевидность, присутствует какая-то загадка. Ведь даже некоторые фактические моменты биографии Михаила Алексеевича не совсем ясны. Речь идет, в частности, о таком ключевом вопросе, как его участие в «атомном проекте». Понятно, что в нашей послевоенной истории рейтинг того или иного ученого в немалой степени определялся его местом в этой грандиозной научно-технической эпопее.
К сожалению, ответы на этот счет мы получаем не очень внятные. Так, академик Михаил Михайлович Лаврентьев пишет по этому поводу: «Результаты в группе Михаила Алексеевича, полученные по физике взрыва еще в Киеве, имели прямое отношение к проблемам, связанным с атомной бомбой, однако Михаил Алексеевич вначале к этим работам привлечен не был. По-видимому, тут сыграло роль то, что его жена, Вера Евгеньевна, с 1914 по 1926 год жила в США».
Однако в 2004 году в популярном журнале была опубликована прямо противоположная версия. В серии статей М. Руденко утверждается, что в разгар реализации атомного проекта действовала группа «дублеров» во главе с Лаврентьевым, которая держала под контролем работу основной группы Курчатова-Зельдовича. Согласно данной версии, это стало причиной негативного отношения «атомного лобби» к Лаврентьеву и ряду его соратников, что, быть может, сказывалось на их последующей биографии.
Особенно много вопросов вызывает заключительный этап деятельности Лаврентьева во главе Сибирского отделения Академии наук, в том числе то событие, о котором мы напомнили в начале этого очерка – уход его с этого поста в 1975 году.
На первый взгляд, здесь все ясно, если ограничиться официальной версией, зафиксированной, к примеру, в письме Президента АН СССР Анатолия Александрова в ЦК КПССС от 27 ноября 1975 года: «Академик Лаврентьев обратился с просьбой об освобождении его от обязанностей председателя Сибирского отделения АН СССР, вице-президента АН СССР в связи с истечением срока полномочий».
Вместе с тем высказаны и другие мнения о причинах отставки Михаила Алексеевича, а также о значении этого события для истории СО АН, – это, в частности, прослеживается в целом ряде публикаций в названном фундаментальном издании, сборнике «Век Лаврентьева».
Так, академик Трофимук, долгие годы бывший вице-президентом СО АН, отмечает: «Когда сняли Хрущева, начали подбираться и к Лаврентьеву – как его любимцу. Искали повод, чтобы быстрее от него избавиться. Стали очень пристально присматриваться к его здоровью и просто "выдавили" его. Лаврентьев согласился на отставку лишь после того, как получил заверения, что его пост займет его последователь и соратник Гурий Иванович Марчук. Но, конечно же, сам Михаил Алексеевич был огорчен преждевременной отставкой – он мог бы еще как минимум пять лет энергично и блестяще руководить начатым им делом».
В очерке академика Садовского в той же книге читаем: «Хочу с грустью отметить, что он (Лаврентьев) мог бы сделать и больше, если бы не преждевременная кончина, несомненно, ускоренная бессмысленным отстранением его в 1975 году от управления любимым детищем – Лаврентьевским Сибирским отделением АН СССР».
В том же издании академик Моисеев пишет: «Изгнание Лаврентьева из Новосибирска было огромной трагедией для всего научного коллектива. И для многих из нас ... Последние годы Лаврентьева – не просто личная трагедия. Лишая дела людей такого масштаба, нация обкрадывает себя».
Одну из версий отстранения Лаврентьева выдвигает в этой книге ветеран Института гидродинамики Топчиян: «Вы представьте, что человека, полного сил, отстранили от дела, которому он отдал всю жизнь. Некоторые партийные боссы области терпеть не могли Академгородок. Почему? Потому что в области появилась новая структура, люди, которые слишком самостоятельны и не очень-то им подчиняются. Михаил Алексеевич всегда имел связь на высшем уровне, и ему незачем было обращаться к местным партийным руководителям. Это им, конечно же, не нравилось».
Некоторая попытка сопоставить «лаврентьевский» и последующий этапф истории ННЦ предпринимается также в статье трех известных в Академгородке авторов: «В 70-е годы Дед уходит (скорее, его "уходят"). При его преемнике Гурии Марчуке Академгородок разрастается, в несколько раз превышая расчетное население. Возникает и усугубляется жилищный кризис».
Отметим показательные для этой публицистической работы неточности: все отмеченные в данном случае негативные процессы приняли острый характер уже при Лаврентьеве, последующий же период ознаменовался лишь их дальнейшим развитием, а отнюдь не возникновением.
Прямо противоположная версия причин и последствий отставки Лаврентьева излагается в мемуарной книге Ольги Марчук – жены Гурия Марчука. Значимость названной публикации определяется, во-первых, тем, что это единственный в существующей литературе случай развернутого изложения версии соответствующих событий 1975 году, в отличие от ранее приведенных мимолетных суждений.
Во-вторых, очевидная тенденциозность автора сочетается с максимальной – в сравнении с другими мемуаристами – осведомленностью. Это вполне понятно, так как в данном случае Ольга Николаевна лишь транслирует суждения Гурия Ивановича, сплошь да рядом описывая ситуации, которые она сама явно не могла наблюдать, излагает высказывания своего мужа и других высокопоставленных лиц. Вполне очевидна и подоплека этой версии, принимая во внимание, что книга была написана в 1992 году, то есть после неожиданного фиаско карьеры Марчука в связи с упразднением Академии наук СССР.
В названном источнике отстранение Лаврентьева преподносится как закономерное и назревшее решение, продиктованное его возрастом и состоянием здоровья: «Лаврентьев стал уже стар. В последние годы своего президентства он почти не занимался делами Сибирского отделения ... К тому же, у него был уже большой склероз ... В ЦК узнали о поведении Лаврентьева и хотели его заменить».
Характеризуя правомерность последней версии, следует подчеркнуть, что в тексте Ольги Марчук самым причудливым образом сливаются реальные факты, очевидные неточности и упрощенные оценки сложных процессов.
Конечно, оценивая ситуацию объективно, видимо, нельзя не принимать во внимание возраст и состояние работоспособности создателя Сибирского отделения. Вместе с тем, думается, сведение подоплеки данных событий лишь к этому аспекту, видимо, было бы упрощением сложной исторической реальности.
Анализ разнообразных фактов позволяет высказать гипотезу, что отстранение Лаврентьева с его поста в какой-то мере явилось итогом длительной и сложной истории его отношений с центральными и региональными властными структурами. В ходе дальнейшего изложения мы и попытаемся раскрыть этот аспект событий тех, теперь уже далеких дней...