– С начала специальной военной операции Центробанк поднимал, опускал и снова поднимал учетную ставку. С чем это связано?
– Здесь надо понимать, что не только учетная ставка управляет экономикой, но и наоборот, экономика управляет ключевой ставкой. По этой причине, чем выше в стране инфляция, тем выше учетная ставка, поскольку выдача в долг денег ниже уровня инфляции оборачивается потерями для кредитора.
В свою очередь инфляция, прежде всего, зависит от валютного курса. И в ситуации, когда в марте курс доллара вырос до 100 рублей, Центробанк реагировал повышением ставки.
– Поясните, почему затем произошло резкое снижение курса валют?
– Валютный курс определяется на бирже. И как любой курс он определяется балансом спроса и предложения
Предложение валюты формируют наши компании-экспортеры, которые продают на мировом рынке нефть, газ, металлы, прочее сырье и товары за доллары, евро, юани. Потом они продают полученную валюту через биржу за рубли. Это связано с тем, что компании российские, и соответственно, зарплату сотрудникам и налоги платят в рублях. А спрос на валюту определяют компании, которые занимаются импортом товаров в Россию.
Что произошло с начала спецоперации? Экспорт в физических объемах упал и очень сильно. Но произошел рост цен на сырьевые ресурсы. Соответственно, наша валютная выручка осталась практически без изменений. По этой причине на Московской валютной бирже предложение долларов, евро осталось без изменений, а вот спрос резко упал. Это объясняется тем, что теперь мы не можем импортировать многие товары, многие компании попали под санкции. Для примера, поставки из Евросоюза упали на 70%. И рынок среагировал на это падением спроса на доллары.
– Затем ставка понизилась и сейчас снова выросла…
– Я бы не стал акцентировать внимание на колебаниях учетной ставки. Она не самый главный индикатор экономики. Да, она касается ряда сегментов, но это не самый важный показатель экономики.
– А на что стоит обратить внимание?
– На падение объемов производства и потребления. В мировой истории не было ни одной страны, у которой экономика росла в условиях военного времени.
Экономика нашей страны находится и будет находиться под всевозрастающим влиянием специальной военной операции. Сейчас идет и продолжится рост военных расходов.
Поскольку бюджет не бесконечен, а оборонные расходы повышаются, то происходит изменение в структуре использования ВВП: снижаются уровень инвестиций в экономику и уровень потребления. Кроме того, нарушаются внешнеэкономические связи, нарушается логистика.
Мы лишились продукции, которая была чрезвычайно важна для экономики. Скажем, многие сокрушались после ухода IKEA из России. Но это ерунда по сравнению, например, с уходом того же Siemens. Вот это действительно серьезный удар по экономике.
– Почему?
– После ухода Siemens в России свернуто производство скоростных локомотивов. Кроме того, возникла проблема с производством грузовых вагонов, потому что в них используются американские подшипники.
Санкции нанесли удар не только по железнодорожному транспорту, но и по всей транспортной инфраструктуре. У нас, по сути, нет танкеров для перевозки нефти, мы их не строим, не можем арендовать и страховать. Не поставляются запчасти для самолетов.
Есть такое понятие как индустриальный каннибализм, когда часть работающей техники идет на запчасти. Пока до этого не дошли, но если не принять меры, то наступит промышленная деградация с упомянутым каннибализмом.
– Многие полагают, что в новых условиях надо ориентироваться на Восток и еще больше внимания уделять сотрудничеству с Китаем.
– У Китая жесткая политика в этом вопросе: заводы нам не будут строить, и они не собираются давать технологии. У них позиция простая – покупайте готовое.
В общем, необходимо восстановить технологический суверенитет страны. Правда, не стоит впадать в крайности с импортозамещением. Все-таки у нас не закрытая страна: с Турцией товарооборот вырос на 40 процентов, с Китаем по официальным данным на 38,2%.
– Чего ждать в ближайшей перспективе?
– Произошла серьезная нагрузка на бюджет. В страну до начала и с началом СВО прибыло порядка 3 миллионов человек с Донбасса. Им выплачивают пособия, пенсии, их нужно трудоустраивать. В новых регионах России, по предварительным данным, проживает примерно 2 миллиона пенсионеров. Сейчас их содержание ложится на федеральный бюджет. Кроме того, много денег требует восстановление экономики и социальных объектов, разрушенных при ведении боевых действий.
Ну, и конечно, сама военная спецоперация – довольно затратное мероприятие. Весной произошел резкий, в 2,5 раза, рост военных расходов. Сейчас данные перестали публиковаться. Думаю, что сейчас расходы на ведение специальной военной операции, а также реализация экономических и социальных программ на присоединенных территориях составляют около 10% ВВП.
При этом нужно понимать, что с мая бюджет стал дефицитным. По этой причине не стоит исключать эмиссии, то есть включения печатного станка. Хотя (председатель Центрального банка РФ) Эльвира Набиуллина категорически против.
В ближайшей перспективе произойдет перестройка в потреблении, которое у нас было гипертрофированным.
И еще. Сложная ситуация с экономикой и с реальными доходами населения поставит вопросы о социальной справедливости – выравнивании заработных плат и уменьшении децильного коэффициента (разрыв в доходах между 10% самых богатых и 10% самых бедных). Этот показатель, который сейчас, по официальным данным, равен 15, а по неофициальным, выше 30, нужно сократить.
Какие-то шаги в этом направлении делаются. Так, недавно министерство науки и высшего образования выступило с инициативой ограничения доходов руководителей вузов на уровне, не превышающим заработную плату преподавателей более чем в 12 раз. Сейчас этот уровень значительно выше. Годовой доход ректора РАНХиГС Владимира Мау, например, 108 миллионов рублей при средней заработной плате преподавателей этого заведения чуть выше 40 тысяч рублей в месяц (разница в оплате более чем в 200 раз).
В общем, российскую экономику впереди ждут новые испытания. Руководителям государства предстоит принять непростые решения. И может, ответы на некоторые вопросы им лучше искать в отечественной истории, например, в индустриализации СССР в тридцатых годах (до начала репрессий). А не в зарубежной, как это делалось последние тридцать лет.
